В суматохе про виновника происходящего начисто забыли; а когда спохватились, насупившийся фей сидел на макушке огромной пальмы и увлеченно пытался отвинтить с нее неспелый кокос. Заметив устремленные на него взгляды, представитель Сказочного Народца продемонстрировал всем желающим язык:
— Спорим, из этой игры в прятки ничего не выйдет?
Вместо ответа прямо над его головой созрел еще один орех, и, в отличие от собрата, охотно шмякнулся фею на макушку; но Тамаз, вопреки всем ожиданиям, никак не отреагировал. Даже ушибленную голову не потер, так сосредоточенно смотрел вникуда.
В следующее мгновение крошечный кораблик сотряс ощутимый удар — корабль таможни явно не был рассчитан на стыковку со столь малыми объектами. Я уже почти привычно отлетела к стене, ударившись и без того настрадавшимся затылком, и коротко, с наслаждением выругалась, заодно проверяя — слушается мое тело меня саму или уже нет. И даже нашла время с ужасом осознать, что теперь этот страх будет преследовать меня, не отпуская ни на минуту. Что ж, по крайней мере, характерный мат из-под стола свидетельствовал о том, что Фирс уцелел и по-прежнему терпеть не может полеты…
Привычный ко всему Сунар остался на месте, и лишь судорожно вцепившие в диванчик пальцы выдавали его напряжение. Безупречный во всем ирейский ублюдок непонятно как удержался на ногах, демонстрируя всем желающим донельзя постную и сдержанную физиономию. Тамаз медленно раскачивался вместе с макушкой пальмы, и его совет звучал то тише, то громче, будто морской прибой:
— Фирс, спрячь ее.
До нас даже не сразу дошло, о ком он — и зачем. Оценив красочное недоумение на лице придворного художника, фей тяжело вздохнул.
— Спрячь Адриану! Им нельзя видеть ее сейчас!
— Почему? — немедленно заинтересовалась я.
— Не самое подходящее время для лекций об особенностях Сказочного Народца, ты не находишь? — Тамаз говорил насмешливо, только вот кожа на острых скулах напряженно посерела.
Фирс неловко переступил с ноги на ногу и задумчиво окинул взглядом цветущий занавес лиан.
— А я надеялся, что обойдусь без этого… — вздохнул художник — и остервенело рванул на себя ближайший цветок. Лиана размоталась с тихим шелестом, бессильно повиснув на своей ветви.
А крошечный лиловый цветочек вдруг распустился варварски яркой орхидеей с широкими сочными лепестками — и врос недовольно поморщившемуся Фирсу в руку. Я шарахнулась назад. Самый грандиозный обманщик в моей жизни поднял на меня взгляд, и, похоже, увидел что-то такое, что его неимоверно насмешило.
— Нет, Ваше Высочество, ничего я вам приращивать не собираюсь, — уголки его губ дрогнули от едва сдерживаемого смеха. Я на всякий случай отступила еще на шаг назад, уперлась в стену и обреченно в нее вжалась. Причем здесь вообще мой титул? И что они с феем такое задумали, что нельзя было просто попросить наложить на меня морок?
— Надеюсь, вам хватит благоразумия не прибегать к подобным методам, — от непередаваемо вежливого и ровного тона ирейского принца температура в кают-компании, кажется, упала на несколько градусов.
— Разумеется, — усмехнулся Фирс, машинально разминая руку. — Но есть один идеальный способ сыграть в прятки с кем угодно!
— Да о чем ты вообще? — не вытерпела Роллина, а я завороженно следила на тем, как самая обычная человеческая рука переходила в огромный цветок. Магия ташиев? Никогда не задумывалась, как ее воспринимают феи, но…
— Ты что, хочешь замаскировать меня под шамана? — невольно усмехнулась я.
— Нет, тогда пришлось бы сделать что-то подобное, а твой жених явно против, — зеркально отразив мою усмешку, ответил Фирс и демонстративно воздел поврежденную руку. — Но всегда есть вариант изобразить из тебя старейшину.
Кажется, я застыла с отвисшей челюстью. А потом истерично расхохоталась.
— Адри, — ласково протянула Роллина. — Марш! Феи уже герметизировали коридор!
Так и не справившись с диким хохотом, я послушно вцепилась в протянутую мне руку и позволила увести себя в самый дальний угол, гуще всего поросший буйной зеленью.
Сказал бы мне кто парой месяцев раньше, что придворный живописец утащит меня в кусты с благородной целью превратить принцессу Хеллы в ужасно старую и пыльную образину, я бы, наверное, так развеселилась…
Впрочем, скучать и так не приходилось.
Говорят, все шаманы ташиев безумно обожали джунгли — свой дом, свое божество; оно отвечало им взаимностью, как умело, и терять своих возлюбленных отказывалось наотрез — даже когда приходил их срок. Остановить смерть невозможно; а вот обмануть…
Умирающие шаманы изменялись, навсегда становясь частью своего божества и утрачивая человеческий облик. Ташии берегли своих старейшин, охраняли, как, наверное, не охранялось ни одно сокровище мира: доказательство истинной силы их странноватой религии дарило им куда больше, чем можно было представить. Я никогда не понимала искренне верующих людей, но целеустремленность и страстность, с которой крошечные племена верили в Джунгли, завораживала даже самых циничных.
Неземная умиротворенность на лице Фирса, когда он протянул ко мне изуродованную руку, заставила меня невольно улыбнуться и подумать, что духи джунглей повиновались только ему по очень простой причине: где-то в глубине души придворный художник был влюблен в божество — пусть и не свое — ничуть не меньше настоящих шаманов.
Я расслабилась под тихий шепот магии, так похожий на шелест леса, доверчиво прижавшись к боку самого грандиозного обманщика в моей жизни. Он улыбнулся, машинально чмокнул меня в макушку, и даже почесал за ухом — хоть и не настоящим. Я пожалела об отсутствии поблизости зеркала и тотчас порадовалась ему же. Единственное изображение старейшины ташиев, попавшееся мне на глаза, оставило неизгладимые впечатления: лично я бы точно ни за что не согласилась остаться жить вечно наполовину превращенной в зверя — и продолжающей дряхлеть и стареть.