К чести этого титулованного придурка, поймать падающую принцессу он все-таки успел.
И так и замер с ней, безвольно повисшей на его плечах, посреди каюты, недоуменно уставившись на Адриану и, кажется, сам до конца не веря, что прикоснулся к царственной особе без ее на то высочайшего соизволения. Сунар с чувством выругался, напрочь забыв обо всяком благоговении перед безупречным крон-идиотом, и остался сидеть у стены, блаженно вытянув ноги. Роллина, подумав, поддакнула, подняла с пола птичью ногу и с аппетитом в нее вгрызлась — а где-то в темной глубине внутренних помещений тихо завыли вновь запустившиеся двигатели. Фей парил под потолком, не торопясь спускаться и включать голову.
Я медленно вдохнул и с шипением выпустил воздух сквозь стиснутые зубы.
Ступор — это, конечно, вполне логичная и предсказуемая реакция. Только вот сейчас на нее совершенно нет времени.
— Роллина, выходи на дальнюю орбиту и вызывай на связь космопорт астероида Лорианы. Ссылайся на неполадки в имплантированном двигателе и клянись все исправить, потом разберемся, лишь бы палить в ответ не начали, — скомандовал я. — Сунар, побегаешь на заднем плане с инструментами, выбери из кладовки те, что позаляпаннее, и следи, чтобы в поле камеры не попала кают-компания.
— Хей, бро, она — тенерианка, — машинально возразил капитан. — У нее не может быть взрыва — даже в имплантантах. Максимум — несварение!
— А они об этом знают? Вон, даже наш просвещенный Маз был в шоке, когда узнал, что Роллина и есть корабль! — скептически хмыкнул я и переключил внимание на флегматично парящего фея. — Кстати, Маз, ты можешь провести меня за Грань?
— Могу, — рассеянно кивнул фей, забыв даже поправить меня в произношении его имени. — Только с какой стати я буду…
— Будешь, — ласково пообещал я. — Или предпочитаешь снова разобрать пункт твоего договора насчет сохранения Адрианы целой и невредимой?
От такой перспективы Тамаз икнул, обиженно надулся и стал плавно опускаться вниз, и я наконец повернулся к безымянному принцу с его бесценной ношей.
— А ты, — здесь пришлось сделать паузу, чтобы проглотить все нецензурные комментарии в адрес Его Высочества и подавить желание немедленно засветить ему по морде, — кладешь ее на диван и делаешь все, чтобы она не проснулась, пока я не вернусь из-за Грани.
Безымянный принц перевел взгляд с побелевшей Адрианы на меня — и взял себя в руки. Даже нахмурился совсем чуть-чуть — не более, чем позволял запутанный ирейский этикет.
— Смею заметить, ей необходимо вколоть антидот. Она проснется сразу, но, я полагаю, с точки зрения заботы о ее состоянии, это будет самым благоразумным решением.
Я недобро покосился на его руки, обхватившие принцессу за талию, и едва сдержался, чтобы не сплюнуть на пол.
— Ваше Высочество, при всем к вам уважении, — почти пропел я, непроизвольно обыскивая комнату на предмет органики, способной прорасти, — а вы уверены, что проснется именно Адриана?..
Среднестатистический ирейец, помешанный на благородстве и чести, ни за что не согласился бы с моими доводами, предпочтя сохранить здоровый цвет лица своей даме. Но этот же ирейец никогда бы и не плеснул в даму ядом — пусть и относительно безобидным.
Поэтому Эльданна помялся, изучил идеальный кругляш Сейвенхолла в иллюминаторе, перевел взгляд на Адриану — и обреченно признал:
— Да, вы правы.
И остался стоять, по-прежнему прижимая к себе принцессу.
Я огляделся — и был вынужден признать, что стадный инстинкт торжествует надо всеми, будь то неимоверно благородный ирейец или вечно голодная тенерианка. С места не сдвинулся никто — хотя вроде бы и обязанности распределены, и вопросов не осталось. Ступор — такая, знаете ли, штука…
Пришлось резко ударить изо всех чайных лужиц короткими щетинистыми отростками, завядшими еще раньше, чем на них обратили внимание, — но зато после этого все наконец-то посмотрели на меня, пусть и с недоумением. А я воспользовался подходящим моментом, чтобы рыкнуть одно-единственное волшебное слово:
— Быстро! — и начал засыпать еще до того, как закончил рычать.
Фей, заррраза. Исполнительный…
Моя богиня в мутном облаке снежного смрада яростно билась в запертую дверь. Ее темные волосы прядями облепили перекошенное в жутком, нечеловеческом крике лицо; из разбитых костяшек медленно сочилась густая темно-бордовая жижа, разлетающаяся мелкими капельками каждый раз, когда Та, Что Сильнее, ударяла о проклятую створку меж мирами, никак не желающую отворяться.
Я сидела и молча смотрела.
Она — никогда не сдастся, никогда не смирится, никогда не опустит руки — даже если собьет их в кровь, как сейчас. Она — не остановится. Она — сделает все так, как ей хочется, пройдет по головам, если понадобится, небрежно отмахнется от последствий и разнесет любые преграды, ни на минуту не задумываясь, кем и зачем эти самые преграды были воздвигнуты. Для нее — такой сильной, такой мудрой — не имеет значения ничто, кроме ее собственных желаний. Ее — и, наверное, моих тоже.
Она кричала, что сотрет фей в порошок, но останется жива, кричала, что все исправит — как только выберется, как только ее выпустят… кричала, что отомстит — и виновным в нашей смерти, и злосчастному Эльданне Ирейи — за порцию яда на коже и испорченное платье, и наставнику за его недоверие и непочтение; кричала, что мир нужно изменить, подстроить под себя, что нет смысла терпеть, чтобы быть такой, какой жаждут видеть тебя окружающие. Кричала, что со всем можно справиться, если не позволять никому стоять у тебя на пути. Кричала — и разбивала руки в кровь, не допуская даже мысли о том, чтобы остановиться.